И еще одна радость моя на этой неделе подарила изголодавшемуся фандому свою фотографию, и не одну, а аж целых три, все три получились как обычно не очень, поэтому наверное лучшую он выбрать не смог. ))) Чанана, который вернется только в следующем году, и как-то он так мало появляется, служит в свое удовольствие, что ли. Или может ему не разрешают светиться в соцсетях. Милый-милый Чанана, невозможно смотреть на него без улыбки.
Все равно он красивый. Мой любимый кореец. Мне категорически мало всего одной выпущенной песни. Я денежку откладывала на альбом, но альбома пока нет и нет. А песню я уже заслушала, был бы диск - то уже заездила бы его.
ДжунКей постригся, состриг свою смешно седую челку коротко, стал похож на стриженого себя армейского. Мне нравятся стриженые тупиэмы, отдельная моя к ним необъяснимая любовь. )) ДжунКей подписался здесь каштаном, действительно похож.
Смотрю на его фотографии и не могу отделаться от мысли, что может быть и правда он сделал пластику, я обожаю юного ДжунКея с его массивным подбородком, а сейчас на фотографиях он кажется мне слишком острым, утонченное какое-то лицо, но может, просто кажется...
Уже целую неделю я живу без твиттера и почти без вк. Вчера заглянула в новости и в полной мере ощутила, как соскучилась. Сердце прыгает от простых нарезок видео, а новые фотографии просто хочется расцеловать, к груди прижать и поваляться с ними, помурлыкав. Чуно со своими котами вечно демонстрирует какую-то бесконечную нежность. Говорят, что мальчики, которые любят котов, очень нежны со своими любимыми девочками. Глядя на эту фотографию, можно представить, что вот с такой же тихой любовью он будет смотреть на жену. ))
Тэк объявил об отношениях, и я, как классическая Хоттест, уже хочу свадьбу, и не одну, и чтоб у всех шестерых все сложилось хорошо.
Очень приятно идти в вк по тэгу 2пм и листать еще чьи-то признания в любви, отзывы и интересности. Фандом живее прежнего, это так радует. Может быть, я и дождусь камбэк. Новый альбом любимого корейца тоже очень хочется дождаться. Сейчас, из-за этой "эпидемиологически неблагоприятной обстановки в стране", перенос с 13 мая на 10 июня беспокоит немного. 10 июня - это так долго, а ждать - немного стремно. Очень-очень хочу его услышать.
Просто обожаю оригинальную фотографию, а тут арт кто-то нарисовал, невозможно пройти мимо. Взъерошенный только что проснувшийся домашний Чуно, так и хочется его пожамкать.
Фанатство - это огромное искажение реальности. Как будто всё вокруг я вижу через 2пм-очки. Ведь это же неправильно - смотреть замечательные клипы, слушать не менее замечательные песни - и думать о том, как сильно хочется пойти посмотреть и послушать мальчиков, что вот этот танец, в чьем-то клипе - он, конечно, шикарен, но тот же adtoy прямо сейчас мне хочется посмотреть больше, там же так круто 2PM танцуют всего лишь сидя на стуле. Или танцы Чуно - глядя чужие танцы, я хочу срочно посмотреть его выступления, потому что ничего более гармоничного, цельного танец-музыка-песня - я не видела. Я смотрю очень хорошие дорамы, часто запойно, потому что интересно так, что не оторваться, но внезапно могу стопануть посреди серии и пойти включить Признание, или Вок, или просто эмвэшки посмотреть - только чтобы увидеть Чуно. И жду Тэкёновой дорамы - осталась неделя, последний тизер заставил моё сердце скакнуть к горлу, у меня уже куча предположений про отношения героев и про сам сюжет. Тэка-актёра я не так люблю, как Чуно, поэтому буду страдать, если дораму сольют, тизеры к ней мрачно-прекрасные. Вот живу я - и думаю про 2PM. Постоянно. В почти любой ситуации. Если музыка - то скорее бы ДжунКеевский альбом, и Уён пусть сразу альбом выпускает, уже осталось до его возвращения чуть больше месяца. Я думаю о том, как поеду в Москву на Дэев - и как же было бы хорошо, если бы точно так же приехали однажды 2PM. Не могу ничего воспринимать иначе. На мне очки, которые делают жизнь радостнее. Назваются 2PM.
Как будто у меня не два дня без 2PM прошло, а месяцы - так я соскучилась. Поэтому везде, куда только мои ручки могут дотянуться, я хочу признаваться к ним в любви. Мой любимый айдол, моя любимая улыбка.
Люблю эту песню, хотя поначалу она мне не понравилась. Хотя половина песен Чуно с первого раза не заходят, о том, что по уши в них, я понимаю, когда не могу от них отцепиться. Вроде слышала всего-ничего - а вот надо же, звучат и звучат в голове, и нестерпимо хочется включить и послушать. И очень люблю акустические версии. Оказывается, Instant Love есть в акустике.
На концерт в Сеуле ходил режиссер Холостяка. И каждый раз, когда я смотрю с него фанкамы, я пытаюсь представить - какие у него были впечатления. Он видел Чуно-актера, работал с ним, воплощал с ним вместе свои какие-то представления, он смотрел с ним фильмы и дорамы, может быть он смотрел выступления, но каково ему было попасть на концерт и увидеть еще отклик публики? То, что чувствую я, когда слушаю песни Чуно и смотрю выступления с Чуно - увеличенное в несколько тысяч раз зрительным залом, вот прямо сейчас - интересно, какое у него было впечатление от такого Чуно?..
Оказывается, я всё-таки могу в рейтинг по живым мальчикам. Чаннунео на рейтинг не раскрутились, я так подводила к нему, но в итоге - никак. А вот Никкун внезапно оказался очень даже годен к милому соблазнению моего любимого айдола. Ну, и то, что некоторые (посмотрела на некоторых с обожанием )) фанонят в личку, тоже сделало своё дело. )) Поэтому
Название: Ложечки Автор: я. Пейринг и персонажи: Никкун/Чуно Категория: слэш Рейтинг: NC-17 Жанр: PWP Размер: ~1400 слов Ссылка на фикбук
читать дальшеДа сколько можно! – решил Никкун и отправился в комнату Чуно. Барабанная дробь оглушала, и Никкун, переступая порог, заткнул пальцами уши. Чуно его не заметил, самозабвенно ляпая по ударной установке. Ну, ладно, надо признаться – не ляпал, а красочно бил. Но слишком громко для полуночи. Так громко, что когда Никкун пытался до него дозвониться, чтобы не шагать самому, телефона не услышал. Впрочем, пришедшего Никкуна он тоже сразу не заметил, и Никкун ещё какое-то время стоял напротив и отлично слышал ритм даже через заткнутые уши. Он терпеливо дождался, когда Чуно вскользь его заметил, тут же опустил палочки и немного съёжился, но места не покинул. Никкун опустил руки, и Чуно быстро спросил: – Я слишком громко, да? – Ты слишком поздно, – ответил Никкун. Он знал, что сейчас последует – судя по тому, как Чуно не выпускал из рук палочки, и даже нетерпеливо ими поигрывал – стоило бы Никкуну выйти за дверь, и барабанная дробь началась бы снова. Чуно должен был сказать – я совсем скоро, вот еще пять минут, и я лягу спать. – Ужасно спать хочу, хён, – сказал Чуно нетерпеливо, – вот пять минут ещё один бит проверю, и тут же пойду в кровать. Никкун посмотрел в его горящие глаза и прикинул, что это скорее всего будет ещё часа два. – У меня сегодня были съёмки, – сказал он, отлично понимая, что просить бесполезно: энергия Чуно рвалась из него, и если он даже прекратит барабанить, то заснуть точно не сможет. – Прости, хён, – покаянно сказал Чуно и с тоской посмотрел на палочки в руках. Никкун не стал дожидаться, пока он не сожмёт их покрепче и не заведёт по новой песню про пять минут. Он подошёл к Чуно, аккуратно вынул палочки из его рук, положил на установку и сказал: – Тайский массаж перед сном. Думаю, ты его наконец-то заслужил. Печаль тут же улетучилась из глаз Чуно, они вспыхнули восторгом, сам он соскочил со стула и воскликнул: – Правда? Прямо сейчас? Мысленно Никкун чертыхнулся, потому что кроме нетерпения на лице Чуно явно читалось, что он каждый день, то есть ночь, готов барабанить, если это приведёт в его комнату Никкуна с предложением сделать тайский массаж. – Прямо сейчас, – ответил Никкун. Чуно поскакал в спальню, на ходу стягивая майку. Никкун пошел следом. Чуно в мгновение ока расстелил кровать и улёгся на живот, всем своим смирным видом показывая, что готов быть паинькой. Как же хорошо, что Чуно не знает, что такое тайский массаж, подумал Никкун. И как хорошо, что при всей своей сообразительности он такой простачок. Так что пусть лежит и, может быть, засыпает. Никкун перекинул через Чуно ногу и уселся ему на задницу. Пусть не тайский, но простой массаж он ему устроит. Размять шею, плечи, бока и спину – этому он давно научился. Ну, и осторожно добавит что-нибудь ещё необычное. Чуно лежал действительно смирно, пыхтел в сложенные подо лбом руки и старался не напрягаться, когда Никкун с силой его разминал. Кожа у него понемногу разогревалась и краснела. Никкун старался, и скоро разогрелся сам. – Подожди, – сказал тихо, – мне стало жарко, я сниму майку. Он сел прямо и, пока стягивал с себя майку, чувствовал, как под ним напрягается круглая задница Чуно, твердеет так, что становится неудобно сидеть. Сняв майку, Никкун опустил руки ему на поясницу и мягко погладил, словно прося расслабиться. Чуно выдохнул, и Никкун бёдрами ощутил, как смягчается его тело, становится послушным рукам и прикосновениям. Никкун подался вперед и провёл ладонями по бокам Чуно, задевая большими пальцами твердые позвонки, от поясницы вверх, к плечам, провёл – и понял, что сделал это всё так же мягко, словно благодаря за доверие. Кожа Чуно горела под руками, и Никкун решил, что достаточно уже жёсткого массажа и можно переключаться на более лёгкий вариант. Пусть расслабляется и засыпает. Он запустил пальцы Чуно в волосы и начал медленно массировать ему затылок, с улыбкой почесал за ушами. Чуно фыркнул и от щекотки покрутил головой. Никкун перевёл руки на шею, потом на плечи, чередуя поглаживание и лёгкое похлопывание. Чуно весь словно растекался под ним – тёплый, мягкий. Кожа у него была нежная, и Никкун сам не заметил, как прекратил массаж. Он бездумно гладил Чуно, без нажима, поверхностно, иногда почти щекотно. Наверное, Чуно мог бы заснуть. Но он не засыпал. Он лежал тихо-тихо, но его дыхание вдруг стало рваным. Под ладонями Никкуна, под горячей кожей Чуно, к которой он прикасался, начало звенеть тело – всё такое же мягкое и по-сонному тяжёлое, оно отзывалось на прикосновения. Никкун поражённо понял, что его поглаживания давно превратились в ласку. И вместо того, чтобы усыпить Чуно, они его разбудили. Надо было, наверное, остановиться, но Чуно лежал под Никкуном такой тёплый, доверчиво обмякший. Никкун на одно мгновение допустил мысль, что Чуно это нравится, и его пробило потом до самого затылка. «Что я делаю», – пытался поймать ускользающую мысль Никкун. «Как приятно», – решили его руки. Одним плавным движением Никкун провёл ладонями от поясницы Чуно к его плечам, наклонился следом, низко, так, что стало неудобно гладить Чуно руками. Так близко, что стало понятно – Чуно не тёплый, он горячий. Никкун наклонился ещё ближе, почти касаясь грудью его спины, и понял, что Чуно напрягается не потому, что беспокоится, а потому, что ждёт – ловит каждое движение Никкуна и отзывается каждой жилкой. Поэтому Никкун осторожно опёрся на локоть с одной стороны, не переставая гладить, ощущая почти незаметную дрожь под кожей, а потом медленно лёг на бок и, отбросив из головы любые мысли, сделал то, что можно было сделать только в безумии – оставил лёгкий поцелуй на горячей коже Чуно. Чуно выдохнул громко и прерывисто, и перевернулся на бок, прижимаясь, притираясь, откидываясь спиной Никкуну на грудь. Обнять его – такого удобного – оказалось проще простого. Вот только что Никкун ещё лежал сам по себе – и вот уже обхватывает Чуно одной рукой за талию, а вторую укладывает ему под голову. И теперь они вместе, как одно целое. Никкун неуверенно погладил Чуно голый живот и подушечками пальцев почувствовал, как он запорхал вместе с прерывистым выдохом. Такой нежный, такой отзывчивый, разве Никкун мог его не поцеловать? Он касался шеи Чуно губами, а под ладонью, которой он его обнимал, порхали мышцы – не напрягались твёрдо, а словно дышали, изнемогая от желания. Никкун медленно перевёл руку Чуно на бедро, наткнулся на резинку шорт, остановился в нерешительности. Чуно затрясло. Он подтянул колени к груди, свернулся, убегая из-под губ Никкуна, унося с собой жар, кидая во внезапный холод. И только ягодицы остались плотно прижатыми к паху Никкуна. Никкун запустил руку под резинку шорт и притянул Чуно к себе ещё плотнее – чтобы даже постаравшись, он не убежал. И сам потянулся следом, доставая губами горячую кожу, невесомо целуя в плечи и шею. Чуно дрожал мелкой-мелкой дрожью, и у него стоял. Никкун приподнял раскрытую ладонь, боясь коснуться, так, лишь намёком подержал, натягивая ткань одежды. Было так горячо, что он не удержался. Он не обхватывал член Чуно пальцами, он всего лишь положил на него ладонь. Сдавленный стон Чуно ударил Никкуна по ушам, отозвался где-то в груди, в спине, в животе, в коленях, в пятках – и в паху. Никкун толкнулся в Чуно, через ткань ощущая напряжённое ожидание, и с тихим стоном толкнулся снова. Он прижимал Чуно к себе раскрытой на его члене ладонью, пальцы хотелось сжать, и он, боясь сделать больно, осторожно водил ими вверх-вниз, умирая от ощущения мягкой кожицы и гладкой мокрой головки. Они нашли общий ритм – Никкун толкал своё тело, тёрся через ткань о Чуно, гладил его самого, а Чуно вздрагивал и вздыхал – приглушённо, как будто на самом деле хотел кричать, или шептать, или причитать, или петь, а может быть, хотел умереть вместе с Никкуном. Это и было похоже на смерть, маленькую крошечную смерть, когда Никкуна почти вынесло в потоке ощущений, куда-то за пределы этой постели, комнаты, квартиры, да вообще всего мира. Ничего не осталось вокруг – только содрогающийся всем телом Чуно, Никкун удерживал его мокрыми, липкими руками и не хотел возвращаться. Если бы смерть была похожа на оргазм, Никкун готов был умирать ежедневно. Первое, что он понял – что целует Чуно. Что обнимает Чуно. Что что-то тихо шепчет. А Чуно, обмякший, лежит, прижавшись к его груди, притянув к себе двумя руками простыню, и пытается отдышаться. Никкун вытянул ладонь из его шорт, взялся за простыню и накинул на Чуно и себя. Сил не было возвращаться в комнату, да просто вставать и что-то делать. Целый день съёмок, подумалось лениво. Чуно зовозился рядом, и Никкун с отчаянием подумал – нет, ну куда тебя снова несет! Чуно выскользнул из рук, развернулся к нему лицом, придвинулся, закинул ноги на ноги, одну руку просунул Никкуну под шею, обнял, уткнулся лицом в шею, что-то пробормотал и задышал ровно. Было ли это пожелание спокойной ночи? – подумал во сне Никкун.